Итак. Когда мы слышим слово «семья», то безусловно мы говорим об этом как о союзе мужчины и женщины. Это архетипично. Наша психика несет в себе отпечаток как идеализированных проекций, о них мы поговорим дальше, так и весь накопленный человечеством опыт взаимоотношений между полами, отраженный в искусстве и различных формах эпоса.

     Когда мы юны и готовимся вступить лишь во взрослую жизнь, то нами целиком и полностью руководят эти идеализированные представления, которые и создают основу романтических отношений.
     Ни мужчина ни женщина еще не успели нарастить в себе жирок цинизма, их чувства возвышенны. От молодого человека, сообразно романтическим представлениям, ожидается проявление рыцарства, великодушия, превознесения женщины как богини, а она в свою очередь принимает на себя роль загадочной дамы, напуская таинственности, ожидая героических проявлений от своего избранника.

     Он - прекрасный принц, очаровательный. умный, красивый, смелый, готовый на все, предугадывающий любой каприз. Этот образ активно поддержан сказками, а в современной реальности их экранной версией. Она тоже представляется чарующей, загадочной, нуждающейся в сильном и решительном друге, готовым взять на себя роль защитника и спасителя юной девы.
     Возможно, в том, какие образы лежат в основе романтической фантазии о Другом, слышится отголосок и эпохи матриархата, когда женщине, в особенности женщине-матери, отводилась центральная роль, а мужчина лишь тот, кто исполняет желания и капризы Великой Матери.
     Но уже в этом месте образы старых сказок вступают в разногласие с тем, как они интерпретируются в современном изложении. И это уже тенденция времени.

     Если проследить образы принцев по тем сказкам, которые снимаются последние годы «холодное сердце», «рапунцель» и других, то можно заметить то, что там принцы уже не столь положительные персонажи. Они инфантильны, слабы, двуличны, способны на предательство и легко отказываются от своих слов. Но и образ девушек тоже претерпевает изменение. Они уже не романтичные дурочки, которым легко можно повесить на уши любую лапшу. Это бойкие, решительные, острые на язык, предприимчивые девчонки, готовые вооружиться сковородкой, если что-то не по ним.

     Что мы тут видим? Базово архетипические образы начинают трансформироваться,  мужчины утрачивают позитивный аспект маскулинного, замещая его негативным феминным, а женщины по сути их зеркалят, восполняя в своем характере и способе проявления, нехватку того, чего они не видят в мужчине. До поры до времени этот перекос может даже не беспокоить никого из них сознательно, но на внутренних весах равновесие маскулинного и феминного уже нарушено.

     Нам с вами хорошо известно, что каждый несет в себе оба этих элемента в своей психике. Наша индивидуальность соткана из сочетаний того и другого, что и формирует в свою очередь разные аспекты проявления маскулиннности и феминности в нас. Что и в какой мере будет проявлено во многом сопряжено с тем, как, в каких условиях формировался и развивался человек, характер его близкого окружения, представления о нормах поведения принятые в этой местности и в данный период времени. Кроме того не стоит сбрасывать со счетов и то, насколько были благоприятные социально-экономические, политические условия или люди оказывались поставлены в режим выживания. 

     Все это формирует определенный фон, в которых маскулинность и феминность ищут способы проявиться.

     Если следовать за архетипическим разделением женских ролей, предложенных Тони Вульф на мать, гетеру, медиальную женщину и амазонку, то можно на них посмотреть и через призму того, как в каждой из этих ролей проявлены маскулинность и феминность.

В матери проявлен позитивный аспект феминности: дающий жизнь, заботу, любовь, направленность на ребенка, питающий и принимающий. При этом феминное зависимо от маскулинного, находится в подчиненной роли, компенсируемой всецело принадлежащем ей ребенке. 

На мужчину возлагается роль отца, кормильца, хозяина, решателя всех проблем семьи. 

Гетера представляет собой тот тип женщины, где феминность проявлена в более сильной позиции. Женщина соблазняющая, желанная, знающая чего хочет, властная по отношению к маскулинному, но при этом умело транслирующая мужчине то, что он хочет видеть или слышать. Но при этом такая женщина добыча, трофей, а значит ее ценность высока в момент получения, но убывает по мере того, как развиваются отношения. Сильная позиция гетеры в начале отношений сменяется более подчиненным по мере того, как мужчина ощущает ее зависимость от него. Власть переходит постепенно в руки мужчины, а положение гетеры всегда остается подвешенным и неопределенным.

Медиальная женщина удаляется от реальных отношений, отказывается от своей феминности, переходя в подчиненное положение к духовному аспекту маскулинности. Отказ от своей природы компенсируется духовными озарениями, служением, избранностью. Феминное принесено в жертву, маскулинное с благосклонностью принимает ее.

Амазонка выглядит как бунтарка на фоне прочих женских ролей, она в свою очередь отказывается от подчиненной роли феминного, создавая сильное сообщество женщин без мужчин, соединяясь с активным деятельным проявлением маскулинности. Но если присмотреться внимательно, то  здесь мы видим, что маскулинное парадоксальным образом одерживает победу, пусть и не во вне, а во внутреннем мире такой женщины. Она воин, но где ее феминное? Что с ним стало? Какая цена заплачена за это?

     Разбирая эти четыре аспекта феминного мы видим, что практически нет ни одной ситуации, где бы между маскулинным феминным был бы паритет. Его нет. Маскулинное тем или иным образом давлеет над феминным. Так неужели они не равны?

     Если проследим начало библейского мифа, когда Адам и Ева еще живут в Эдеме, то уже здесь мы видим основу для этого неравенства. Сначала Адам, а потом Ева. Но позвольте! А как же быть с Лилит? Ведь вначале Бог создал равными мужчину с женщиной, но тем не менее Адам не мог справиться со своенравной Лилит, ему хотелось быть главным.  И тогда появляется Ева, созданная из ребра Адама. Ева лишь одухотворенная кость, она не часть Бога, но часть Адама, его плоть, его творение, а значит она заведомо оказывается в подчиненном положении. Лилит исчезает, она уходит в Тень, демонизируется и сексуализируется. 

     Ева податлива, услужлива, признает главенство мужа, по сути являясь его первой рабыней, но никак не равной. И этим путем до сих пор продолжают идти миллионы женщин по всему миру. Они естественно принимают на себя роль дочери     Евы и следуют когда-то определенному паттерну поведения.

     Лилит же остается загадкой, недоступной, базово равной, тем и вызывающей интерес, желание и азарт найти и подчинить.

     Пока Евы сидят дома и растят мужу детей, создавая домашний уют, жертвующие собой и своей активной феминной составляющей, то тем временем мужчины стремятся на поиски Лилит. Она их привлекает, заставляет забыть обо всем. Она желанна. Ведь она активна, смела, не боится говорить в лицо, если не согласна. Мужчине нравится это, но он и боится проиграть этот поединок, подчиниться сильной и независимой Лилит. 

     Феминное расколото. А что же с маскулинным? Разве оно целостно? Адам возвышающийся над Евой одновременно и тот, кто не смог принять силу феминности. Он попросту ее боится. Его маскулинное тоже расколото: провинившийся ребенок, ослушавшийся Бога, и одновременно хитрый и изворотливый как змей, ищущий на кого бы свалить вину, избегающий ответственности. 

     В Тени у Адама зависть к силе и независимости феминного. Рожденные изначально равными, а значит таков был замысел Творца, Адам первый же не смог его принять, он не смог жить в парадигме равнозначности и равноценности мужского и женского, выпросив у Бога себе более покладистую жену. 

     И дело тут вовсе не в яблочке. Так на ком лежит изначальная вина? Мне представляется, что в эпоху расцвета Патриархальности даже подумать было невозможно о том, что Адам несет на себе вину совсем другого порядка, но вину отрицаемую.

     И как бывает со всем отрицаемым оно перемещается в область Тени. Но невозможность принятия равноценности другого находит продолжение и в детях Адама. Дары его сыновей от Евы тоже не равнозначны, что приводит в свою очередь к братоубийству, легшим в основу всех войн человечества.

     Интересно пофантазировать, а что бы было с человеческим родом, каким бы путем развития он бы пошел, если бы Адам остался с Лилит и не в парадигме господства/подчинения, а исходя из равной ценности Другого. Предлагаю вам поразмышлять об этом на досуге.

     А мы тем временем перейдем к другому мифу, который породил историю о «второй половинке», которую мы ищем и лишь обретение которой может даровать нам счастью. 

     Этому очень живучему мифу мы обязаны Платону, который рассказал нам этот миф в произведении  «Пир» в речи «Эрот как стремление человека к изначальной целостности».

«Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, - мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, - андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов - мужского и женского». «Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов. Они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов». Богам это дело не понравилось, и они решили ослабить мощь троеполых существ и разрезали их пополам. «И каждому, кого он (Зевс) разрезал, Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие - оно и носит ныне название пупка». «И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь… Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу». Напомню, существо состояло из трех полов. Поэтому одни мужчины ищут мужчин, другие женщин, равно как одни женщины ищут женщин, а другие мужчин. И весь миф о половинках был придуман Платоном ради этого уточнения. 

Нравы Древнего мира предполагали свободу всех возможных комбинаций в выборе половинок, однако для нас важно здесь другое.  В этом мифе не звучит тема превосходства маскулинного над феминным. Здесь отражена фантазия о целостном объекте, равно соединяющем обе половинки, но разделенным из-за зависти Богов. Андрогин представляет собой идеального человека, гармоничного и самодостаточного, обладающего мощью, делающего его равным Богам.

Опять эта тема зависти, с которой так невозможно быть.

     Но как мы с вами знаем, что не всякое существо соединяющее в себе признаки обоих полов, является андрогином. Если мы имеем дело с недеференцированной маскулинностью и феминностью, то их слияние порождает гермафродита, а лишь при сознательном различении и интеграции обоих черт мы можем говорить про андрогинность. 

     В наши дни образ андрогина снова приобрел популярность. Модельная сфера сделала из внешне андрогинных людей новый эталон.  Среди молодежи ценится красота, равно сочетающая в себе мужские и женские черты, где мы уже сами, будучи наблюдателями, затруднимся определить, кто же перед нами: миловидный юноша или это маскулинная девушка. Не в этом ли сокрыт нынешний невероятный интерес молодежи к ки-поп культуре, где превалирующий стандарт участников музыкальных групп именно андрогинный.

     Но за внешней андрогинностью скрывается скорее спутанность ролей, мироощущения, что в большей мере дает нам возможность отнести их к недеференцированному полюсу гермафродита.

     Это не идеальный совершенный человек, а лишь его подобие, образ, в котором отражена скорее мечта об андрогинности, чем она как таковая.

Гендер размывается, смешиваются не только внешние черты, но и наименование, при этом в этом стремлении прослеживается бессознательная тяга к интеграции своих разрозненных частей. 

     Современному андрогину неуютно его тело, он словно бы заперт в ловушке несоответствия. Поиск ответа на вопрос: «кто я?» ведет к буквализации. Словно бы непременно нужно снова произвести повторное разделение, вместо того, чтобы осознать и прочувствовать в себе проявление обеих своих частей, не пытаясь определить главенство одной над другой. Между ними возможен внутренний диалог, а это почему-то упускается из вида, что приводит к трагедиям и  поломанным судьбам молодых людей, вступающих на путь смены гендера.

     Современный андрогин скорее ближе к трансгендерности, но в силу привалирующего нарциссизма ему трудно продраться через множество ложных установок относитетельно себя и своей природы, поэтому он блуждает в лабиринте отражений в поисках ответа о собственной идентичности.

     Подъем идей феминизма, начавшийся с суфражисток, качнул маятник в сторону того, чтобы феминное смогло наконец-то заявить о себе и своих правах. Безусловно, отпущенный маятник всегда имеет тенденцию давать на время слишком сильную амплитуду колебаний, что в свою очередь породило агрессивный феминизм, который в большей степени мешает, чем помогает движению к интеграции маскулинного и феминного.

Тем не менее процесс все же оказался запущен и безраздельное царство патриархальных установок стало сменяться признанием роли женщины. Сексистская позиция, существовавшая с начала времен, стала ослабевать и рушиться.

     Жесткая детерминированность ролей, отведенных для женщин и мужчин, перестала быть актульной. Женщины оказались допущены в аполонический мир, где раньше безраздельно царствовали мужчины, потеснив их позиции. 

Казалось бы, в мире не осталось областей, где бы современная женщина не попробовала бы себя. Женщины покоряют горные вершины, летают в космос, совершают открытия в разных областях наук, управляют корпорациями и странами. 

     Но чем больше совершается женщиной экспансия в мир маскулинного, тем сильнее вероятность того, что ее контакт  со своей феминностью подвергнется нападкам уже со стороны внутренних объектов. На ней оказывается усиленная нагрузка, где одновременно нужно думать о своей реализации во внешнем мире, проявляя свои маскулинные черты и не забывать помнить о «тикающих часиках» фертильности, чтобы иметь возможность реализовать свою и феминную часть.

     Если в личной истории женщины нет достаточно надежных родительских объектов и ей приходится гиперкомпенсировать свои дефициты, то это отразится на том, какая сфера пострадает. При слабой связи с материнской фигурой безусловно такой женщине будет труднее создавать отношения, она скорее предпочтет понятную социальную реализацию по мужскому типу непонятной и смущающей ее женской доле.

     Раздутая маскулинность стала сталкиваться с реальностью и сдуваться, что все же женщина ни чуть не хуже, не глупее мужчин. Женщины начали обретать силу,  а мужчины ощутили себя неуверенными и слабыми. И как когда-то Адаму части современных мужчин хотелось бы снова произвести замену Лилит на Еву, но Лилит уже вырвалась из Тени и обратно ее уже не загнать.

     Хотим ли мы того сознательно или не хотим, но перед нами встает по сути Самостная задача, в которой необходимо заново переосмыслить и перераспределить роли маскулинного и феминного. 

     Все большее число мужчин и женщин по сути устраивают гендерный бунт, давая тем самым понять, что жить в прежних парадигмах уже невозможно.

И как мне представляется, то флуктуирующая гендерность представляет собой как раз прямое тому подтверждение, что перестало быть возможным описать себя однозначно как мужчину или женщину.

     Временная спутанность и усложнение в конечном счете должны привести к тому, чтобы перевести фокус внимания с внешнего на внутреннее, с буквального к символическому.

     Вырвавшаяся на свободу Лилит подпитывает женскую силу и автономность, бросая тем самым вызов мужчинам. Она говорит, что я -достаточно уже сильна и могу обходиться без тебя, но готов ли ты обходиться без меня?

     Сильная женщина вполне резонно ожидает того же и от мужчины. Не подчинения, но признания и уважения. Будь сильным рядом со мной.

Долгие игры в зависимость и подчинение движутся к точке трансформации. Женщина устала быть покорной Евой, обслуживающей нарциссические ожидания мужчин. Ей не хочется видеть рядом с собой ни господина, указывающего ей как жить, но и не инфантильного ребенка, избегающего малейшей ответственности и превращающий женщину только в мать. 

     Сексуальность и энергия Лилит должны уравновесить мягкость и податливость Евы, давая ей тот аспект женской силы, который уравновесит два полюса феминного.

     Маскулинному брошен вызов, где аполлоническому необходимо принять дионисийское в себе. И тогда возможно мы сможем выйти на новый виток отношений, выстроенных на равноценности и взаимном уважении, где между мужским и женским установится более здоровые отношения. По сути это и есть новая Этика в отношениях между маскулинныи и феминным.

     И в завершение своего выступления хочу привести цитату из книги Эриха Ноймана «Глубинная психология и новая Этика»

     Ценности новой этики можно сформулировать следующим образом: все, что приводит к целостности, есть “добро”; все, что приводит к разделению, есть “зло”. Интеграция есть благо, дезинтеграция есть зло. […] 

     Возникновение новой этики и нового этического требования, чтобы человек взял на себя ответственность за свои поступки как целостной личности, означает, что теперь настало время принести принцип совершенства на алтарь целостности. Общая этика соответствует фактическому состоянию несовершенства, в котором пребывают человек, мир и Бог, ибо Бог тоже несовершенен, поскольку заключает в себе принцип противоположностей.